Четверухин Г. Сполохи воспоминаний. Петроград 1918 года. «Морской сборник», 1990, №11, с.89-95. |
|
Издание:
"Морской сборник"
|
Год:
1990
|
Месяц:
11
|
День:
|
|
|
|
|
|
Иллюстрации:
|
Содержание:
Продолжение. Начало см. № 10 —12 за 1989 г. и № 2—4 за 1990 г.
НЕСМОТРЯ на подписание Брестского мирного договора, внешнее и внутреннее положение Советской республики в 1918 г. оставалось сложным. В особо опасном положении оказался Петроград, в непосредственной близости от которого, в городах Пскове и Нарве, находились германские войска. Советское правительство 11 марта переехало в Москву. Туда же был переведен Народный комиссариат по морским делам и Главный морской штаб. В Петрограде, по образцу и подобию центральной власти, был организован Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны (Петрокоммуна) во главе с Г. Зиновьевым. В результате «Ледового похода» в марте-апреле 1918 г. из Гельсингфорса в Кронштадт и Петроград было перебазировано около 200 кораблей и судов.
Флот удалось спасти, но он оказался в исключительно тяжелом положении и был обречен на полную неподвижность. Правительством было дано указание командованию, чтобы оно не только строго выполняло условия Брестского мирного договора, согласно которому ни один из кораблей не должен был выходить даже в прибрежные воды Кронштадта, но и подготовило уничтожение кораблей Балтийского флота и крепости Кронштадт в случае отступления из Петрограда. С этого времени флот превратился в тот источник, из которого черпали личный состав, корабли и вооружение для создаваемых озерных и речных флотилий, а также экспедиционных отрядов для действий на сухопутных фронтах.
Обстановка на флоте потребовала пересмотра роли Центробалта, и он был в начале марта распущен. В управление флотом вступил Совет комиссаров Балтийского флота (Совкомбалт). Во главе были поставлены: главный комиссар и начальник морских сил (наморси) — они оба отвечали за состояние флота. В помощь наморси был воссоздан штаб Балтийского флота и образован Совет флагманов. Роспуск старого флота повлек за собой аннулирование прежних уставных положений, определяющих взаимоотношения между матросами и командным составом, что осложнило несение службы. Перекосы, допускавшиеся комитетами в новых условиях, не содействовали борьбе за повышение дисциплины, поэтому в конце года Совкомбалт тоже был
распущен и во главе флота поставлен Революционный военный совет (Реввоенсовет) в составе трех человек — наморси и двух комиссаров.
18 марта приказом начальника 1-й бригады линейных кораблей С. Зарубаева я был назначен флагманским артиллеристом этой бригады. На флоте все больше ощущалась нехватка подготовленных кадров. Вольный наем желающих поступить на службу во флот в нарушение установленных правил почему-то осуществлялся судовыми комитетами. Поэтому среди принятых оказалось довольно много морально неустойчивой, разложившейся молодежи, получившей название «иванморов». Эти моряки резко выделялись из основной массы своим внешним «расхристанным» видом: мятыми бескозырками-«блинчиками» с лентами до задницы, расклешенными от колен брюками с шириной клеша до 60 см, полублатным жаргоном и матерной руганью.
Возникли слухи, что якобы ответственные лица центра считают: поскольку мы провозгласили мир, то нам флот не нужен, а армия нужна только милицейского типа. Мы, офицеры, понимали, что эти высказывания исходят от лиц, заинтересованных в дальнейшем развале армии и флота как силы, стоящей на пути устремлений контрреволюции. Правда, нам было ясно и то, что прежней доктрины, обосновывавшей создание и развитие нашей морской силы, теперь тоже не существовало. Понимали мы также, что тот флот, который был задействован в войне, содержать в условиях экономической разрухи было просто непосильно. И действительно, вскоре пришло разъяснение о необходимости сохранения новейших судов, перевода на долговременное хранение ценных судов старой постройки и сдаче на слом всех устаревших и находящихся в постройке новых судов, имеющих малый процент готовности.
20 марта С. Зарубаев вызвал к себе нас, флагманских специалистов бригады, и сообщил, что приказом коллегии Народного комиссариата по морским делам командующий Балтийским флотом А. Развозов уволен от службы. Нас это удивило, так как буквально несколько дней тому назад он был восстановлен в этой должности, которую занимал в конце 1917 г. На просьбу прокомментировать этот приказ Сергей Валерьянович ответил, что сам не может его понять. Тем более что Совет комиссаров флота
89
заявил о полном контакте с Развозовым и отсутствии данных о его контрреволюционной деятельности. Но, по заявлению Раскольникова, на его вопрос, считает ли Развозов для себя обязательными директивы Совнаркома, тот якобы ответил, что ие считает до тех пор, пока правительство не будет избрано Учредительным собранием. Это и послужило причиной немедленного увольнения ком-флота со службы.
Затем Зарубаев огласил нам директиву Морского генерального штаба о мероприятиях по сохранению флота. Командованию флота надлежит всемерно заботиться о сохранении в целости судов, материальной части флота и морской крепости до того времени, когда обстановка позволит приступить к воссозданию его боевой мощи. Одновременно оговаривалась и возможность уничтожения флота в случае попытки неприятеля нарушить мирный договор, но так, чтобы это не могло произойти преждевременно.
24 марта по представлению Совкомбалта Советом флагманов на должность начальника Морских сил Балтийского моря был избран бывший контр-адмирал А. Щастный, до этого начальник штаба флота, который и был утвержден СНК в этой должности 5 апреля. Он завоевал большой авторитет на флоте как умелый и энергичный руководитель «Ледового похода». Трагична была судьба этого очередного командующего. Поскольку он был в прошлом моим соплавателем на «Полтаве» и оставил тогда о себе добрую память, я считаю необходимым уделить внимание прогремевшему на флоте в 1918 г. «Делу Щастного» и остановиться на некоторых подробностях этого дела, не получивших в свое время широкой огласки.
В апреле—июне на флоте обострилась и без того напряженная обстановка, вызванная тремя причинами: проблемой форта Ино, контрреволюционным выступлением Минной дивизии и делом Щастного.
Форт Ино находился на территории Финляндии и представлял собой совокупность мощных батарей, предназначенных совместно с аналогичными батареями форта Красная Горка (на другом берегу залива) преграждать неприятельскому флоту доступ к Кронштадту. Финская сторона требовала передать ей форт в полной сохранности. Наша, естественно, считала это неприемлемым, но путем переговоров пыталась урегулировать вопрос. Гарнизону форта предписывалось соблюдать строжайший нейтралитет и в то же время готовиться к обороне. В случае же попытки неприятеля захватить его силой — взорвать. При . этом флоту не разрешалось оказывать какой-либо огневой поддержки форту, так как это могло быть истолковано немцами как нарушение Брестского договора. Ввиду того что вывезти орудия и другое ценное оборудование в создавшихся условиях не представлялось возможным, были вывезены только орудийные замки и проведены работы по минированию форта. К 12 мая белофинские войска приблизились, к границам: форта на расстояние около 200 метров. Их командование потребовало передачи форта. Комендант Кронштадтской крепости Артамонов, зная позицию Центра по вопросу взрыва форта, что конкретного приказа еще не было и неприятель в создавшихся условиях может «наскоком» захватить форт, отдал на свой страх и риск приказ о взрыве, который и был осуществлен 14 мая.
Специально созданная следственная комиссия для расследования обстоятельств взрыва форта оправдала действия Артамонова, который, в частности, заявил, что ему, «исходя из общего политического положения, было ясно, что в случае ультиматума германского правительства о передаче форта финнам в полной сохранности правительство вынуждено будет таковой принять. Тогда ему, как коменданту и русскому патриоту, пришлось бы взорвать форт вопреки официальному приказу». Приказ он ждать не стал.
Теперь о Минной дивизии. Согласно утвержденному в мае 1918 г. «Временному боевому расписанию» эскадренные миноносцы, входящие в ее состав, были дислоцированы на реке Неве в районе Обуховского завода. Предполагалось, что после проведения на них мелкого ремонта они, в случае угрозы захвата Петрограда, будут переведены на Ладожское озеро. Меньшевики, эсеры, анархисты, используя факты переживаемых трудностей, сумели воздействовать на рабочих завода и моряков дивизии.
11 мая общее собрание личного состава дивизии приняло антисоветскую резолюцию: «О роспуске Петрокомму-ны ввиду ее полной несостоятельности и неспособности предпринять что-либо для спасения флота и Петрограда. Всю власть по обороне и управлению Петроградского округа предлагалось вручить морской диктатуре Балтийского флота». Собрание просило командование флота срочно обсудить эту резолюцию на пленарном заседании всех судовых комитетов, комиссаров и флагманов.
Состоявшееся совещание представителей флота на «Кречете» резко осудило резолюцию Минной дивизии, подчеркнув, что она вызвана преступной агитацией лиц, покушающихся на завоевания революции, Советской власти, и просило правительство принять необходимые меры по борьбе с врагами революции.
25 мая на пленарном заседании делегатов Минной дивизии была принята новая резолюция, направленная против большевиков в Советах, обвинявшая их в несостоятельности при решении стоящих задач, а также призывающая к созыву Учредительного собрания на основе свободного всеобщего избирательного права.
Забегая несколько вперед, отмечу, что в 20-х числах июня по распоряжению Совкомбалта из Кронштадта в Петроград прибыл отряд матросов, который окружил Обуховский район и потребовал у команд эсминцев выдать зачинщиков
90
выступлений. По делу Минной дивизии были привлечены к ответственности и осуждены ряд офицеров и матросов.
И наконец, в том же мае в Кронштадте проходил 3-й съезд моряков Балтийского флота, созванный в связи с тяжелой обстановкой, сложившейся на флоте. На съезде присутствовали: наморси Щастный, главные комиссары Блохин и Флеровский. В своем выступлении Щатный обратил особое внимание делегатов на падение дисциплины, отсутствие положений, устанавливающих деловой контакт между командирами и матросами, потерю чувства ответственности за порученное дело, невыполнение приказов и распоряжений командования и пр., без устранения которых невозможно возродить боеспособность флота.
В процессе своей работы съезд принял ряд важных решений и резолюций. В острой политической полемике с левыми эсерами и меньшевиками была осуждена контрреволюционная тзолюцня Минной дивизии. Съезд утвердил главным комиссаром Балтийского флота большевика Флеровского, назначенного на этот пост постановлением СНК, посчитав, что политические взгляды анархиста Блохина не соответствуют должности, и переизбрал состав Совкомбалта.
Для возрождения боеспособности флота съезд признал необходимым срочно принять решительные меры по укреплению дисциплины, безусловному выполнению приказов командования, санкционированных комиссарами, искоренению фактов анархии, безответственности, самовольного ухода моряков и т. д. Выразил благодарность прежнему составу Совкомбалта во главе с Блохиным за его плодотворную работу по выводу флота из пределов Финляндии и отметил большую роль в этом вопросе наморси Щастного.
В дальнейшем бурю негодования делегатов съезда вызвало оглашение Щастным на заключительном заседании секретной резолюции Троцкого об уничтожении флота силами специально сформированных команд, выполняющих эту акцию за денежное вознаграждение. Делегаты съезда — кадровые матросы не могли понять необходимости потопления кораблей, с таким трудом выведенных из Финляндии.
Обеспокоенный сообщением наморси, съезд командировал в Народный комиссариат по морским делам делегацию для выяснения дальнейшей судьбы флота и доведения до сведения наркома Троцкого, что «флот будет взорван только после боя или когда станет ясно, что иного выхода нет, награды за уничтожение кораблей недопустимы», и требования сообщить, что «содержится в Брестском договоре о флоте...». В процессе разбирательства упомянутых вопросов Щастный по приказу Троцкого был арестован.
1 июня в Кронштадте на пленарном заседании представителей флота, собравшихся для обсуждения причин ареста Щастного, главкомбалтом Флеровским были оглашены ответы наркома, который сумел тогда убедить делегатов, что их сомнения явились результатом неправильного освещения распоряжений коллегии Наркомата бывшим наморси Щастным, который тем самым преднамеренно сеял смуту. Троцкий с поразительной изворотливостью «вышел сухим из воды», истолковав свою секретную резолюцию о «плате» как заботу об обеспечении семей подрывников в случае их гибели.
Участники пленарного заседания были удовлетворены сообщением о причинах ареста Щастного. На основании проведенного голосования была принята резолюция:
«...Лицам командного состава, ведущим в Красном Флоте контрреволюционную агитацию, не может быть места среди честных революционных моряков... Да обрушится жестокая кара революции на тех, кто клеветой и гнусной ложью на Советскую власть сеет в трудовых массах смуту и панику...» Эта резолюция потом фигурировала в материалах трибунала по делу Щастного.
27 мая я и другие флагманские специалисты бригады были вызваны к С. Зарубаеву. Он огласил нам телеграмму Раскольникова, в которой сообщалось, что наморси Щастный арестован постановлением наркома Троцкого за преступление по» должности и за контрреволюционную деятельность для предания суду. Эта телеграмма была как гром среди ясного неба и произвела на всех присутствующих гнетущее впечатление. Действительно, в течение всей своей деятельности на посту наморси Щастный активно работал на виду у людей, сотрудничал с Совкомбалтом, ездил в Москву, участвовал во многих совещаниях, разработал проект программы укрепления флота, участвовал в 3-м съезде моряков Балтийского флота... И вдруг такое неожиданное обвинение!
Сергей Валерьянович рассказал нам о своей последней встрече с Щастным за один или два дня до его роковой поездки в Москву. Алексей Михайлович находился
91
в крайне возбужденном состоянии, нервно ходил из угла в угол в' своей каю-те на «Кречете». Затем, остановившись, сказал прерывающимся от волнения голосом:
— Сегодня, 21 мая, Беренс сообщил мне секретную резолюцию, Троцкого, которую он наложил на моем последнем донесении. Вы понимаете, что он предлагает мне, русскому морскому офицеру? Составить списки лиц, которым должны быть поручены работы по уничтожению судов, для выплаты им денежных наград за удачное выполнение взрывных работ. Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому за его грязное дело тридцать сребреников! И еще: усиленно проповедуя необходимость коллегиального обсуждения всех , подлежащих решению важных вопросов, он почему-то в данном случае не доводит его до сведения Совкомбалта, понимая, очевидно, что это вызовет бурю негодования. Он замыкает его только на меня, с тем чтобы в случае необходимости сказать: «Товарищи, да это подлое дело рук одного Щастного!» Поэтому я прихожу к убеждению, что в Брестском мирном договоре имеется тайный пункт об уничтожении флота, который и объясняет настырность Троцкого в этом вопросе, он не гнушается даже подкупом исполнителей. Я возмущен всем этим и выскажу свое мнение наркому, когда, буду в Москве. Я не верил в существование в договоре тайного пункта об уничтожении флота, поэтому высказал Щастному свое сомнение, но он, очевидно, погруженный в свои мысли, никак на это не отреагировал.
Можно, конечно, по-человечески понять, что Щастный, оглашая на съезде секретную резолюцию Троцкого, пытался тем самым привлечь внимание моряков к судьбе флота, к нависшей над ним реальной угрозе уничтожения. Возможно, что он наряду с другими был возмущен Троцким как личностью, который действовал с использованием сомнительных средств. Но все же Щастный должен был учитывать, что своим обличительным выступлением на съезде он наносит удар по престижу Троцкого, который, вероятно, попытается ему отомстить. Будучи таким ответственным лицом, как наморси, он не мог не знать, что разглашение секретных, только ему адресованных документов является должностным преступлением. Он должен был также учесть крайне напряженную политическую обстановку, вызванную демаршем Минной дивизии, когда каждый неосторожный поступок мог быть истолкован как контрреволюционное действие, что давало козыри в руки того же Троцкого. И тот не замедлил этим воспользоваться. Щаетный был обвинен, как говорится, «во всех смертных грехах»: причастности к контрреволюционному заговору, в гнусной клевете на Советское правительство, в сознательном сеянии смуты. Троцкий, используя свой авторитет, сумел убедить в этом представителей флота, собравшихся на заседание по обсуждению, ареста; щастного, и заполучить от них постановление «обрушить на него жестокую кару революции».
— Я предполагаю, что в суровом приговоре трибунала прозвучали ноты Троцкого, -- сказал в заключение беседы Сергей Валерьянович.
28 июня начальник Первой бригады линейных кораблей С. Зарубаев был назначен начальником Морских сил Балтийского моря, а вместо него начальником бригады стал командир «Полтавы» А. Домбровский. Несколько дней спустя Зарубаев срочно вызвал Домбровского и меня в Петроград. Он сообщил, что бригада в ближайшее время будет переведена на режим долговременного хранения... «Гангут» и «Полтава» будут отбуксированы на Адмиралтейский завод, а «Севастополь» — на Балтийский, т. е. на заводы, где их строили, в надежде, что это позволит провести хотя бы мелкий ремонт. Что касается «Петропавловска», то он остается в Кронштадте, так как ремонт носовой оконечности, поврежденной еще осенью 1917 г., требует докования. Затем, обращаясь уже непосредственно ко мне, Зарубаев сказал, что в создавшихся условиях должность флагманского артиллериста бригады утрачивает свое значение, поэтому он предлагает мне занять пост Главного артиллериста флота и что в этом его поддерживает Алексей Владимирович. Этот пост, продолжал он, представляется в настоящее время более гибким, так как позволит наблюдать за состоянием артиллерийской части на- всех действующих судах и фортах, входящих в Морские силы. Что же касается обязанности Главарта участвовать в разработке тактических действий сил, то сейчас это не представляется возможным, ведь перед нашим флотом, вернее, перед тем, что от него осталось, не ставится такая задача. Но для того чтобы Главарт сохранил свой «тонус», он будет назначен по совместительству членом Комиссии морских артиллерийских опытов Морского полигона.
14 июня в штабе Главкомбалт И. Флеровский сообщил, что на одном из кораблей получена радиотелеграмма за подписью Ленина, Чичерина и Троцкого о потоплении в Новороссийске судов Черноморского флота. Это сообщение, по словам Флеровского, произвело на личный состав флота ошеломляющее впечатление. В штабе вспоминали высказывания Щастного о дамокловом мече, нависшем и над нашим флотом.
Несколько дней спустя, придя со службы домой, я застал Марию Павловну в радостном настроении. Оказалось, что из Кронштадта явились три матроса, один из которых назвал свою фамилию — Чумаков, и передали от имени судового комитета «Полтавы» продовольственную посылку, состоящую из двух пудов белой муки-крупчатки, одного пуда сахарного песка, полпуда топленого русского масла в цинковой ко-
92
робке, полпуда несладкого брускового шоколада и двух десятков банок мясных консервов. При нашем полуголодном существовании эта посылка выглядела «манной небесной».
В двадцатых числах июня ко мне в каюту на «Кречете» зашел Н. Раленбек, недавно назначенный в штаб на должность начальника распорядительной части. Он был явно чем-то удручен и на мой вопрос, что случилось, вручил мне номер газеты «Известия». Мне сразу бросился в глаза заголовок:
«Приговор революционного трибунала при ВЦИК.
Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики... Революционный трибунал... рассмотрев на открытых своих заседаниях 20 и 21 июня 1918 года дело по обвинению бывшего начальника Морских сил Балтийского моря гражданина Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что подсудимый сознательно и явно подготавливал условия для контрреволюционного переворота, стремясь своей деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений СНК и ВЦИК... С этой целью, воспользовавшись тяжелым и тревожным состоянием на флоте в связи с возможной необходимостью в интересах революции уничтожения его и Кронштадтской крепости, вел контрреволюционную агитацию в Совкомбалте и Совете флагманов... о якобы имеющемся у Советского правительства секретном соглашении с германским командованием об уничтожении флота... лживо внушал, что правительство безучастно относится к спасению флота... разглашал секретные документы относительно срочной подготовки в случае необходимости взрыва Кронштадта и флота... замедлял установление демаркационной линии, в Финском заливе... под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал Минную дивизию в Петрограде... Принимая во внимание, что вся эта деятельность Щастного проявлялась им во время, когда он занимал высший военный пост и располагал широкими правами на флоте, трибунал постановил: считать его виновным во всем изложенном и расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов. Ходатайство защитника Щастного об отмене приговора было отклонено президиумом ВЦИК...»
Когда я закончил чтение газеты, Николай Николаевич сообщил мне некоторые подробности процесса.
По словам его знакомого, приехавшего из Москвы и присутствовавшего на процессе, А. Щастный отрицал свою причастность к заговору. Оглашение приговора трибунала, исключительного по своей суровости, что подчеркивалось срочностью приведения его в исполнение, произвело удручающее впечатление на подавляющее большинство находящихся в зале. Жена Алексея Михайловича зарыдала. Сам Щастный мужест-
е держался, старался, как мог, «е успокоить. «Жена, не плачь. Крепись. Прости, в чем был виноват перед тобой]» — сказал он, прощаясь с ней.
— Мне все же не верится в причастность Щастного к контрреволюционному заговору, — сказал я. — Не знаю, конечно, какие у него при обыске были обнаружены «вещественные доказательства», якобы подтверждающие его причастность, но считаю, что решающую роль в этом трагическом деле сыграла личная амбиция Троцкого. Я как-то слышал от Зарубаева, что между Троцким и Щастным во время последнего его приезда в Москву возник острый конфликт, подробности которого почему-то замалчиваются, но известно, что Совкомбалт требовал, чтобы суд над Щастным происходил не в Москве, а в Петрограде, непосредственно перед моряками, из опасения возможного давления со стороны Троцкого на трибунал. Отсюда понятен поток сомнительных по своей сущности обвинений: «Намеренно задерживал на Неве корабли Минной дивизии», хотя они находились там в соответствии с утвержденной диспозицией, «затягивал установление демаркационной линии», хотя этот вопрос во многом зависел от позиции финской стороны.
— Да, не везет нам с нашими намор-си! Похоже становится, Коля, что каждый вновь назначаемый на эту должность может сказать, подобно римским гладиаторам, выходящим на арену перед боем: «Аве Цезарь, моритури те салютант!» (1).
Здесь я прерву последовательность своего повествования.
Со времени указанного выше трагического события прошло десять лет. Я служил в Севастополе. В один из летних погожих дней командующий береговой обороной Черного моря И. Лудри предложил мне, начальнику артиллерии, сопровождать его в инспекционной поездке на одну из дальних батарей. Путь был долгим, и под негромкое урчание мотора нашего «Форда» мы обсуждали различные вопросы. Как-то к слову вспомнили 1918 г.
— Иван Мартынович, — обратился я к своему слутнику, — вы ведь тогда были одним из руководителей Кронштадтского комитета и были в курсе всех происходящих на флоте событий и, несомненно, по делу бывшего наморси Щастного. Дело в том, что в то время ходили упорные слухи, что причиной ареста и отдания его под суд Революционного трибунала наркомом Троцким явился конфликт, возникший между ним и наморси во время обсуждения положения дел на флоте. В чем же заключалась суть конфликта?
Иван Мартынович немного задумался. Затем, желая, очевидно, сразу же определить свою позицию в этом вопросе, начал с констатации, что как внешняя,
--
(1) Да здравствует Цезарь, обреченные на смерть приветствуют тебя! (лат.).
93
так и внутреняя обстановка для сграны была очень сложной. Щастаый нее, как и его предшественник Развозов, занимая ответственные посты на флоте, не скрывал своей антисоветской сущности, и его трагический конец был закономерен.
— Что же касается конфликта Щастного с Троцким, то, со слов очевидца Главкомбалта Флеровского, сообщенных узкому кругу лиц, таковой действительно имел место. Сперва, вспоминал Флеровский, разговор происходил в спокойной, деловой обстановке, но Щастный упрекнул Троцкого, что все заботы того о флоте по существу сводятся к потоку указаний о подготовке кораблей к уничтожению и о выделении денежных средств для лиц, согласившихся принять участие в этой акции. «Отдайте приказ об уничтожении, и мы, плача, его выполним, приказ ведь не обсуждается. Но я вам со всей ответственностью заявляю, что на флоте не найдется ни одного уважающего себя человека, который бы позарился на эти наградные тридцать сребреников». Троцкий при этих словах Щастного передернулся, и, стуча кулаком по столу, стал обвинять его в измышлениях, касающихся Брестского договора, преднамеренном разглашении секретных сведений, в нежелании проводить политику центральных властей. Щастный прервал Троцкого замечанием: «Как вы, народный комиссар, можете разговаривать со мной — наморси в таком непозволительном тоне?!» Тут Троцкий, потеряв самообладание, воскликнул: «Я не только буду с вами говорить в таком тоне, но прикажу сейчас вас арестовать, предать суду Революционного трибунала и расстрелять за вашу контрреволюционную деятельность!» На что Щастный, тоже теряя выдержку, ответил: «Ну и черт с вами, стреляйте. Лучше умереть, чем иметь дело с вами!» Щастный тут же был арестован.
Таковы были штрихи к портретам Щастного и Троцкого, а также новый повод для размышлений: «Что есть истина?»
Забегая вперед, отмечу, что такая трагическая участь постигла и Следующего наморси С. Зарубаева, который хотя и был только отстранен от должности в 1919 г., но впоследствии все же погиб в 1921 г., будучи начальником военно-морских учебных заведений, якобы замешанный в Кронштадтском мятеже...
Трагичны были судьбы и многих других морских военачальников как тогда, так и много позже, и «имя им легион» на багряном пути революции.
6 июля в Москве произошел левоэсеровский мятеж. Как стало известно позднее, центральная власть «висела тогда на волоске». Положение спасла латышская дивизия под командованием Н. Вацетиса. Через несколько дней в штабе и на судах Балтийского флота прокатилась волна митингов протеста против левоэсеровских провокаций с призывом сплотиться вокруг Советов и, как всегда,- здравицами в честь III Интернационала и мировой революции.
Ввиду возможных политических осложнений с Германией оживилась работа в штабе флота. Выл рассмотрен вариант использования линейных кораблей «Полтава», «Севастополь» и крейсера «Рюрик» для активных действий совместно с эскадренными миноносцами типа «Новик». От него после детального выяснения положения дел с топливом пришлось отказаться. Другой вариант использования этих линейных кораблей в качестве плавучих батарей для обстрела южной части побережья со стоянки кораблей в районе форта Серая Лошадь при управлении стрельбой по телефону с выносного берегового поста тоже не получил положительной оценки.
Мне вспоминается один эпизод, относящийся к тому времени. Однажды наморси С. Зарубаев в неофициальной обстановке и в узком кругу командного состава доверительно ознакомил нас с проектом своего нового и, я бы сказал, смелого предложения, касающегося уничтожения кораблей в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств. Зарубаев предлагал вместо огульного их уничтожения, как это имело место в Новороссийске, решить этот вопрос более радикально. Старые, малоценные корабли уничтожить взрывами на фарватерах, используя их в качестве своеобразных барьеров, препятствующих проходу кораблей. Ценные корабли, такие, как дредноуты, эсминцы «Новики», не уничтожать, а только притопить, повредив их корпуса, но не разрушая механизмов, с тем чтобы их впоследствии можно было бы восстановить. Свое предложение он аргументировал тем, что падение Петрограда будет носить кратковременный характер и захватчик не сможет за этот срок восстановить корабли и провести расчистку фарватеров.
Мы проект в целом поддержали, но обратили внимание автора, что осуществление его потребует довольно большого времени, а также вызывает значительные трудности, если его придется осуществлять в зимнее время. Сергей Валерьянович поблагодарил нас за поддержку и пояснил, что его предложение продиктовано желанием сохранить хотя бы часть кораблей Балтийского флота, так как в противном случае наша Российская республика лишится флота на несколько десятилетий, а он ей будет необходим.
В конце обсуждения Александр Павлович Зеленой высказал опасение: не попытается ли нарком Троцкий поставить под сомнение патриотическое предложение наморси, который, мол, «хочет сохранить корабли в неизвестных целях? Для кого?..» На что Зарубаев нервно ответил: «Я это отчетливо понимаю, поэтому пусть высшее командование тщательно рассмотрит мое предложение. Волков бояться — в лес не ходить! »
Забегая несколько вперед, отмечу,
94
начале августа в связи с появлением германских, боевых кораблей в непосредственной близости от Кронштадта вновь встал вопрос о мероприятиях по предотвращению захвата нашего флота противником. Упомянутое предложение Зарубаева было рассмотрено высшим морским командованием в лице Е.Беренса, В.Альтфатера с привлеченем специалистов и после длительного обсуждения одобрено для реализации. В случае же осуществления этой операции зимой совещание рекомендовало уничтожение всех кораблей производить взрывами.
Между тем тучи на политическом го-энзонте стали сгущаться, и Зарубаев получил предписание Председателя СНК В. И. Ленина «о немедленной постановке минного заграждения» с оставлением зрохода для торговых судов, что и было выполнено.
Необходимо отметить, что директива Ленина и последующие его распоряжения, касающиеся флотских дел, вызвали у подавляющего числа командного состава положительные эмоции. Ленин, автор трагической директивы о потоплении кораблей Черноморского флота, предстал в новом свете и «ем самым порождал надежды на лучшее. Угнетающие директивы наркома Троцкого, касающиеся флота: «Утопить», «Взорвать», «Уничтожить», сменились активными директивами Ленина: «Поставить минное заграждение», «Провести миноносцы на Волгу», «Отправить подводные лодки на Каспий» и др., которые свидетельствовали о том, что он, будучи признанным политическим теоретиком-аналитиком, смог уловить, что кайзеровская Германия стала уже не той, какой она была полгода тому назад, что в ней зреют необратимые политические процессы, что ей сейчас не до ультиматумов и поэтому можно несколько сбросить оцепенение, вызванное Брестским мирным договором.
На флоте большую популярность завоевал Главкомбалт И. Флеровский. Он повел решительно курс на разгром эсеро-меньшевистского засилья в Совкомбалте. Учитывая, что бездействие судов из-за топливного кризиса разлагающе действует на их экипажи, он проявил кипучую деятельность по комплектованию из них экспедиционных отрядов для отправки на сухопутные фронты. Однако это еще больше обескровило флот. Такое положение заставило Совнарком в конце августа издать декрет о призыве бывших моряков пяти возрастов на военную службу. В Петроград стали прибывать тысячи мобилизованных, которые размещались во Втором балтийском экипаже. На площади у Мариинского театра кучка левоэсеров спровоцировала митинг мобилизованных, среди которых было много недовольных проводимой продразверсткой, с призывом свержения Советской власти и роспуска Совкомбалта. Организаторам митинга, на котором присутствовало свыше тысячи человек, удалось повести за собой группу , мобилизованных,:на набег., рёжную Невы к месту стоянки судов для привлечения их экипажей на свою сторону, но поддержки они не получили.
В ноябре в Германии произошла революция, свергнувшая кайзеровский строй. Брестский мирный договор был аннулирован. У нас, моряков, затеплилась надежда, что теперь флоту будет уделено большее внимание. И де0йствительно, уже в первой половине ноября у нас в штабе стало известно, что по докладу начальника Морского генерального штаба Е.Беренса Реввоенсовет Республики принял решение о созданий действующего отряда кораблей Балтийского флота (ДОТ) в составе линейных кораблей «Петропавловск», «Андрей Первозванный», крейсера «Олег», нескольких эскадренных миноносцев, подводных лодок и тральщиков. Ввиду возможных враждебных действий со стороны английского флота предписывалось держать отряд в полной боевой готовности, базируя на Кронштадт. В решении также оговаривалось, что ДОТ главной своей задачей должен иметь не активные морские операции, а взаимодействие с нашими сухопутными войсками в Прибалтике, прикрывая со стороны моря их правый фланг и тыл.
Эвакуация германских войск создала благоприятные условия для развития революционной борьбы в Прибалтике. В Эстонии началась гражданская война. Решено было оказать ей помощь. Из моряков-добровольцев, уроженцев Прибалтики, был создан десантный отряд Прибалтийского края, который был десантирован в устье реки Наровы в помощь наступающим на Нарву частям нашей 7-й армии.
28 ноября десантный отряд под прикрытием крейсера «Олег» и эскадренных миноносцев занял Гунгербург (Усть-Нарву). Это была первая после «Ледового похода» операция Балтийского флота. Она выявила неудовлетворительное техническое состояние кораблей, участвующих в десантной операции, и существенные недостатки в боевой подготовке личного состава.
Для устранения недостатков в боевой подготовке флота Реввоенсовет Республики в первых числах декабря принял решение о роспуске Совкомбалта и создании Реввоенсовбазгта в составе начальника Морских сил С. Зарубаева и членов Б. Позерна — главного комиссара Балтийского флота (сменившего И. Флеровского) и С. Нацаренуса — члена Реввоенсовета 7-й армии. Реввоенсовбалту вменялось в обязанность назначить на каждый действующий корабль, к его командиру, одного комиссара.
В это время всех в штабе, естественно, интересовал вопрос: где находится английская эскадра, наш будущий противник?
Публикация К. ЧЕТВЕРУХННА
(Продолжение следует)
|
Эта карточка не связана с другими карточками.
|